"О войне имеют право рассказывать только павшие"

Это не я, это Э.М. Ремарк сказал. Продолжая свою мысль, он пишет, что павшие обрели это право ценой своей жизни, но сказать нам ничего не могут, потому что умолкли навсегда.

И как возразишь классику? Ни прибавить, ни убавить.

Но иногда до нас может донестись голос этих павших, и то, что мы услышим, может заставить нас совсем иначе посмотреть на тот путь, что они прошли: на их потери, успехи, мечты. И, что важнее всего, где-то иначе посмотреть на себя и своих современников.

На прошлой неделе мне на глаза попалось письмо танкиста, погибшего осенью 1941-го года. Оно было найдено спустя много лет и впервые опубликовано в газете «Правда» в 1971-ом году. В сопровождении к этому письму было сказано:

Спустя четверть века после войны в глухом лесу под Вязьмой был найден вросший в землю танк БТ с хорошо заметным тактическим номером 12. Люки были задраены, в борту зияла пробоина. Когда машину вскрыли, на месте механика-водителя обнаружили останки младшего лейтенанта-танкиста. У него был наган с одним патроном и планшет, а в планшете — карта, фотография любимой девушки и неотправленные письма. 25 октября 1941 г. Танк с экипажем в составе командира младшего лейтенанта Ивана Сидоровича Колосова, башнёра Василия Орлова и мехвода Павла Рудова получил повреждение в начале октября 1941 года на подступах к Вязьме. Командир был контужен, механик-водитель погиб. Колосов и Орлов слили горючее и сняли боеприпасы с других подбитых танков, отремонтировали свою машину и увели её в лес. Определив, что находятся в окружении, танкисты решили пробиваться к своим с боями. 12 октября выскочивший из засады одинокий танк разгромил немецкую колонну. Танкисты соблюдали осторожность и старались действовать наверняка. Однако 24 октября, когда они напали на очередную колонну, немцы успели развернуть пушки. Остальное Иван Колосов рассказал в своём прощальном письме. Варвара Петровна Журавлёва получила адресованные ей письма спустя без малого 30 лет.

Конечно, возникает здоровое сомнение в аутентичности этого письма. Но мне все-таки кажется, что письмо подлинное. Совокупность «внутренних признаков» побуждает меня отнестись с доверием к этому свидетельству. Возможно, я заблуждаюсь, но знаете, нет в нем «агитпроповских» штампов о любви к Родине и партии. Нет и казенных, «киношных» фраз. А есть чистота, простота и трагизм, автором которых может стать только подлинная жизнь, а не искусственная драматургия. Слог простой, но какая глубина и красота мысли.

Не думаю, что есть какая-то необходимость в дополнительных комментариях. Просто прочтите это письмо. Уверяю вас, оно заставит что-то зазвучать в вашем сердце.

Здравствуй, моя Варя!
Нет, не встретимся мы с тобой.
Вчера мы в полдень громили еще одну гитлеровскую колонну. Фашистский снаряд пробил боковую броню и разорвался внутри. Пока уводил я машину в лес, Василий умер. Рана моя жестока.
Похоронил я Василия Орлова в березовой роще. В ней было светло. Василий умер, не успев сказать мне ни единого слова, ничего не передал своей красивой Зое и беловолосой Машеньке, похожей на одуванчик в пуху.
Вот так из трех танкистов остался один.
В сутемени въехал я в лес. Ночь прошла в муках, потеряно много крови. Сейчас почему-то боль, прожигающая всю грудь, улеглась и на душе тихо.
Очень обидно, что мы не все сделали. Но мы сделали все, что смогли. Наши товарищи погонят врага, который не должен ходить по нашим полям и лесам.
Никогда я не прожил бы жизнь так, если бы не ты, Варя. Ты помогала мне всегда: на Халхин-Голе и здесь. Наверное, все-таки, кто любит, тот добрее к людям. Спасибо тебе, родная! Человек стареет, а небо вечно молодое, как твои глаза, в которые только смотреть да любоваться. Они никогда не постареют, не поблекнут.
Пройдет время, люди залечат раны, люди построят новые города, вырастят новые сады. Наступит другая жизнь, другие песни будут петь. Но никогда не забывайте песню про нас, про трех танкистов.
У тебя будут расти красивые дети, ты еще будешь любить.
А я счастлив, что ухожу от вас с великой любовью к тебе.
Твой Иван Колосов

У меня есть только одно сожаление, ради которого собственно и был создан этот пост: мы сегодня так не пишем, и – что еще хуже – даже не думаем так.

Может быть я не прав … хотелось бы ошибаться …